Корреспондент журнала Time Майкл Вайскопф, работая в Ираке, потерял руку, когда пытался выбросить гранату из военного "Хаммера", на котором он ехал вместе с группой американских солдат.

В своей книге "Братья по крови", отрывок из которой публикует журнал, Вайскопф вспоминает события той ночи 10 декабря 2003 года, когда он вместе с фотографом Джеймсом Нахтвеем и двумя молодыми солдатами - Орионом Дженксом и Джимом Беверли - участвовал в патрулировании.

"Армейский конвой с грохотом несся по Аль-Адхамии, как состав на американских горках, каждый поворот нес с собой неизвестность. Но солдаты и так бы ничего не увидели. Ночь спустилась на старый багдадский квартал, этот лабиринт в византийском стиле, освещаемый лишь керосиновыми лампами, свет которых, мерцая, льется из грубых каменных домов.

Мы осторожно двигались в темноте, выискивая повстанцев в тупиках и узких переулках, где идеально можно устроить засаду или заложить мину.

Можно поспорить, кто находился в тот момент в большей опасности: террористы, на которых охотятся, или солдаты, которые охотятся.

Я прибыл в Ирак, чтобы написать материал об "американском солдате", собирательном образе, который журнал Time удостоил звания "Человек года".

Это была командировка, о которой можно было мечтать, шанс выехать из Вашингтона и поработать в экзотических условиях над крупным материалом.

Мы въехали на главный рынок Аль-Адхамии, представлявший собой большую площадь без деревьев. Создавалось впечатление, что там во всю веселятся местные жители. Старики, покачиваясь взад-вперед на маленьких табуретах, перетасовывали домино. Мальчишки играли в футбол. Женщины, скрытые под черными одеждами, кормили детей у прилавков жареными цыплятами и шашлыком. Никто, казалось, не замечал иностранных оккупантов.

Сначала я подумал, что это безвредный камень, типа тех, которые уличные сорванцы часто бросают в бронированные "Хаммеры". Я взглянул вниз и заметил на деревянной скамье на расстоянии 2 футов от меня какой-то предмет. Темный овал примерно 6 дюймов длиной и 4 дюйма шириной был блестящий и гладкий, как панцирь черепахи. Ни один из моих попутчиков, казалось, не заметил его. Я оказался с предметом один на один – журналист, случайно попавший на войну. Кое-что подсказало мне, что времени проконсультироваться с солдатами не было.

Я приподнялся, наклонился вправо и взял этот предмет в руку. С таким же успехом я мог бы зачерпнуть вулканическую лаву из кратера. Я почувствовал, как плавится плоть моей руки. Боль пробежала по руке как электрический ток. Одним текучим движением я поднял правую руку и перебросил массу за борт автомобиля. Затем все потемнело.

Сиденье "Хаммера" было холодным и жестким, не лучшее место для того, чтобы прийти в себя. Я попытался сесть, но упал назад. Моя правая нога горела от колена до бедра. Из нее медленно сочилась кровь; правая рука была тяжела и онемела. Что это было, страшный сон? Голоса звучали глухо и издалека, как во сне. Я встряхнул правую руку, пытаясь снять онемение. Безрезультатно. Я решил посмотреть, почему.

Мое запястье было похоже на шею обезглавенного цыпленка. Рана была неровная, кровь блестела на свету. Во рту было сухо, брови все в поту; сердце билось быстро и слабо, в груди стоял небольшой звон.

Зрение и слух ослабли, мысли обратились внутрь. Это было совсем не так, как я представлял свою смерть: бесполезно и некрасиво, на холодном полу грузовика, в тысячах миль от тех, кого я люблю.

После того, как санитар Билли Граймс остановил кровотечение при помощи жгута, я был срочно доставлен в близлежащую санчасть и затем вертолетом перевезен в какой-то армейский госпиталь в Багдаде, где хирурги произвели очистку того, что осталось от моей руки, а также извлекли шрапнель из ран на правом бедре.

Там я узнал, что все остальные, кто находился в "Хаммере", выжили, хотя Дженкс получил серьезные ранения ног, у Беверли пострадало колено и руки, а Нахтвею досталось шрапнелью по коленям и животу.

На следующее утро к моей кровати подошла медсестра средних лет с мелованными волосами.

"Вы - герой, - сказала она. - "Вы потеряли руку и спасли жизни других".

Герой? Я чувствовал себя отнюдь не геройски. Искалеченным, жалким, потерянным чувствовал я себя. Я задавался вопросом, смогу ли я, однорукий, снова работать и растить детей. Моему сыну Скайлеру 11 лет, столько же было и мне, когда мой отец, трудоголик, издатель местной газеты, скончался от сердечного приступа. Оливии 8 лет, примерно столь же, сколько было моей сестре. Я не допускал мысли, что могу повторить эту мрачную семейную историю.

Но больше всего я был зол на себя самого за то, что сел не в тот "Хаммер", за то, что слишком медленно выпускал гранату, даже за то, что вообще схватил ее. Ничто не случилось бы, если бы я ее не схватил. Зачем я решил изобразить из себя ковбоя? Ну почему я только не оставил эту проклятую штуку в покое?

"Это был опрометчивый поступок", - сказал я медсестре. "Если бы я не схватил ее, то не лишился бы руки".

"Вы, скорее всего, лишились бы жизни, – ответила она. - Вы и все остальные в транспортном средстве умерли бы. Это был не опрометчивый поступок; а инстинкт выживания".